Рембрандт

17 век стал поистине веком расцвета голландской живописи. Завершилась долгая борьба за независимость от Испании, спрос на религиозную тематику в живописи упал, так как протестантов меньше интересовали пышные религиозные обряды и образы святых – и вместе с тем возрос интерес к светским жанрам: бытовым сценкам, отражающим повседневную жизнь простых бюргеров, портрету, пейзажу, натюрморту.

И, разумеется, говоря о голландской живописи «золотого века», невозможно не сказать о Рембрандте. 

Очень сложно рационально объяснить восторг, который охватывает на выставке его картин. И нельзя сказать, что дело только в умелой организации пространства или громком имени мастера – вовсе нет: как только видишь контрастный свет на лицах, живые позы, тёплое и ясное сияние красок – все это мгновенно пронзает сердце, очаровывает так, что отойти, отвести взгляд – невозможно.

Рембрандт был младшим сыном мельника, состоятельного человека. Он получил достаточное для своего времени образование: закончил латинскую школу и мог бы учиться в университете, но выбрал для себя другое ремесло, и вопреки сложившейся практике отец его, едва углядев в сыне искру таланта, понял, что сына нужно отдать в учение художнику.

Но родной Лейден скоро становится скучен и мал для амбициозного живописца, и Рембрандт уезжает учиться в Амстердам, где сосредоточена вся жизнь молодой республики, в многолюдный и богатый город, способный дать пищу для вдохновения своими каналами, черепичными крышами, смешением разных национальностей и традиций.

В Амстердаме, после того, как Рембрандт закончил обучение и на короткое время вернулся домой, его ждал успех. После группового портрета «Урок анатомии доктора Тульпа», самой известной, наверное, его картины, заказчики шли потоком. Ученики стремились попасть в его мастерскую, и за свои работы и обучение желающих Рембрандт брал достаточно денег, чтобы купить дом в Амстердаме и окружить свою жену Саскию всей возможной роскошью.

Рембрандт много работал. Он научился изображать внутренний мир через мимику, через свет и тень, и достиг невероятного мастерства в психологическом портрете. К тому же, он был прекрасным графиком, и его гравюры поражают не меньше, а то и больше, чем живопись– минимальными средствами нелегко отразить фактуру материала, глубину пространства, эмоцию. 

В 1642 году Рембрандт получил заказ на групповой портрет мушкетеров. Это не был парадный статичный портрет, какие принято было писать в его эпоху – на картине все персонажи находятся в движении, они выходят из темной арки на ярко освещённую солнцем площадь. Но общество стрелков, заказавшее картину, было недовольно – кто-то тем, что его поставили на задний план, кто-то – тем, что его лицо оказалось в тени. Существует конспирологическиая теория, что именно эта картина послужила причиной охлаждения амстердамской публики к Рембрандту, впрочем, оснований она под собой не имеет.

Художник всегда жил на широкую ногу, и после смерти жены привычкам не изменял. Но заказов постепенно становилось меньше, сплетни и пересуды вредили его репутации, к тому же Рембрандт женился второй раз, и хотел обеспечить Хендрикье не менее роскошную жизнь, чем Саскии. Но в это время Голландия перестала торговать с Великобританией, а война с Кромвелем опустошала казну. Да и сам творческий метод Рембрандта никак не мог удовлетворить заказчиков: художник всегда принципиально отстаивал свои взгляды на изображаемое, а в последние свои годы он и вовсе обратился не к красоте, а к художественной правде, которая шла вразрез со вкусами общества.

Ему пришлось продать дом и коллекцию картин и антиквариата, чтобы расплатиться с долгами, однако и в поздние годы, не имея значительных средств и живя у сына, Рембрандт продолжал писать картины – и «Поклонение волхвов», и «Возвращение блудного сына» (последняя сейчас находится в Эрмитаже), и портреты друзей. 

Мы практически не знаем ничего о Рембрандте как о человеке. Он не вел обширной переписки и не писал автобиографии, а воспоминаниям учеников и знакомых о нем верить можно разве что с оговоркой. Себя он оставил нам в картинах – в этих энергичных мазках кисти и точных линиях пера, в сияющем свете на лицах, в глубоких пронзительных взглядах моделей.

И, в конечном счете, это важнее любых биографий и слов.

Ирина Кварталова